Издательство «Стетоскоп»
Содержание журнала «Стетоскоп» за 1993—2010 годы
"±стетоскоп" N32
Мария Смирнова-Несвицкая
Воспоминания Маши Ошибкиной

Мария Смирнова-Несвицкая

Воспоминания Маши Ошибкиной

Окончание. Начало в номере 31 

Беспечная молодость

          Когда мы жили на Большом, и мы с Вовкой только поженились, нас поселили в большой проходной комнате и папа все время проходил через нее. То он ночью шел на кухню попить водички. То шел в ванную мыть голову, и там ронял таз, или выдавливал вместо шампуня из тюбика зубной пасты, и начинал страшно орать на всю квартиру: "Лидок! Тут что-то не то! Иди сюда скорей!"
           Дабы прекратить это издевательство над нашей молодоженской жизнью, мы с Вовкой устроили пропускную систему для папы.
           Мы изготовили ему пропуск с печатью и фотографией и по очереди не пропускали его ходить через нашу комнату. Я была охранницей Твоюматовой, а Вовка старшим охранником Здявздутовым. Процедура прохождения через наш КП постепенно отработалась до тончайших деталей.
           При предъявлении пропуска старший смены Здявздутов не обнаруживал идентичности внешнего изображения фотографии на пропуске с физиономией пропускаемого через КП. Он в смятении вызывал на помощь охранницу Твоюматову и она, будучи экспертом в вопросах идентичности, также не обнаруживала оной. Она выхватывала пропуск и начинала лупасить по физиономии гражданина, незаконно пытавшегося преодолеть КП. Посовещавшись, стражи порядка приходили к выводу, что гражданин —  шпион. И требовали признания от него, что он шпион. Шпионом он себя не признавал, но призывал помощь криком: Лидок! Лидок прибегала, держа в руке рубль — эта огромная по тем временам сумма означала штраф или выкуп за задержанного гражданина. Постепенно Смирнов-Несвицкий слегка дисциплинировался и стал реже ходить по ночам мыть голову. Но вот уйти на работу (два присутственных дня на Исаакиевской), чтобы не вернуться несколько раз за документами, деньгами, бумажником или авторучкой — он не мог! Тут уж и Лидок выступала за экономию рублей и ему попадало не только от Твоюматовой и Здявздутова! 

Сестричка 

          Вчера приходил мой папа. Он приводил к нам в первый раз свою маленькую дочку. У папы теперь другая семья. И на старости лет он сделал себе еще одну дочку. Мне 43 года, а моей маленькой сестричке пять. У меня трясутся руки, когда я открываю папе дверь. Несколько лет я не решалась на встречу со своей сестрой. Уж очень болезненно переживала вся семья эту историю. И вот я смотрю на лицо этой девочки, и понимаю, что она очень похожа на меня и на папу в детстве. Нет сомнений, что это моя сестра. В том месте, где душа, что-то торкается и сжимается. Я хорошо знаю, что это. Этот резкий острый укол страха, боли и жалости — это любовь, и для меня это всегда очень тяжело. Но что уже теперь можно поделать? Можно со смущением бормотать банальную фразу: "жизнь есть жизнь" или "ребенок ведь ни в чем не виноват". Произнесение таких фраз очень облегчает душу в минуты сильных потрясений, это такие ритуальные заговоры, их банальность — и есть мудрость веков. Но все это уже не обязательно. Сашенька и Дуня уже стаскивают с нее рейтузики и шубейку, развязывают белый платочек под меховой шапкой (о, эти белые "бумажные" платочки на детских головах, только бы вы никуда не делись, ради Бога! Но это такая отдельная тема...)
          Выпростанная из одежек моя сестренка оказывается очень хорошенькой, с белыми пушистыми волосами, породистой головкой и растерянной улыбкой. Светлые глазки ее умные и несколько более взрослые, чем требуется по возрасту. Племянницы расправляют нарядное платьице своей пятилетней тетушке, застегивают туфельки... Царственным жестом протягивает она свою лапку, чтобы ее вели в комнату... Да она просто красавица!
           Уж что, что, а дочек мой папа делает на славу!

Подруга Ада

          Однажды мама с папой ушли встречать новый год к подруге Аде Марковне, про которую мама говорила, что она полька, а папа неизменно добавлял: Да, да! После чего начинался обязательный бурный диалог, расписанный как по нотам:
           - Что это значит "да, да", Юра?
           - Ничего, ничего!
           - Ну, а зачем такой тон?
           - Какой тон, Лидок, какой тон?
           - Ну, к чему этот тон? Тебе не стыдно? — и так далее, причем проанализировать семантическое содержание разговора было невозможно — он не содержал никакой текстовой информации — только по интонации можно было понять, что просто папа поддразнивает маму, а мама каждый раз послушно покупается, продолжая давнишний спор о национальной принадлежности подруги Ады. И перманентный спор о национальной принадлежности не мешал им общаться с маминой подругой полькой Адой и ходить к ней в гости.
           И вот они уходят встречать Новый год, и незадолго до двенадцати часов несколько раз звонит телефон, я беру трубку, но никто не отвечает — не соединяется. Я, естественно, думаю, что это мои кавалеры жаждут поздравить меня с новым годом, а возможно, даже самый главный кавалер, очередной звонок — я поднимаю трубку — и слышу сквозь завывание вьюги папин голос:
           - Машуля, где я?
           - То есть как где? — спрашиваю я. — Ты у тети Ады!
           - Да нет, нет, — кричит папа. — Я потерялся! Где я? Говори скорей, а то я боюсь! Телефон! Отключится! Меня послали за хлебом, и я заблудился! Я не помню ни телефона, ни адреса, куда мне идти? Машуля, посмотри в записной книжке и говори скорее, а то разъединится телефон!
           Папе не надо было уезжать в тайгу или в знойные степи для того, чтобы заплутать. Он спокойно это делал в родном городе, и даже не в новом районе, а в самом центре Васильевского.

В продолжение
В оглавление