Когда
Цзы Кай, с подачи все того же Натаниэля, получил твое, о женщина,
милостивое согласие на то, чтобы жить и столоваться у нас в доме,
эмоциональный шифр моего бродяжничества уже звучал в моих снах, как
навязчивые позывные подпольной радиостанции. В те дни я занимался
поклейкой обоев и вынужден был ходить по городу в костюме, пропитанном
клейстером, как китобой из "Моби Дика", занятый на переработке
горячего спермацета. С тобой мы почти не разговаривали, зато каждый
вечер я имел счастье наблюдать, как гоношится у нас на кухне Цзы Кай,
блистая поверхностной эрудицией и вставными зубами. Я беспрекословно
уступил ему диван в гостиной, ведь мы с тобой были не в тех отношениях,
чтобы я мог что-то выбирать, не так ли, о женщина? Сам же я, страдая
от выпитого и услышанного, устраивался ночевать на полу, проклиная
маету этой жизни. Не однажды Цзы Кай вежливо предлагал мне поменяться
с ним местами. "Ничего, ничего, спи, — с мрачным дружелюбием
отвечал ему я. — Спи спокойно, ведь я здесь такой же гость, как и
ты". Однажды Цзы Кай не выдержал и возразил: "Ну уж нет,
ты — каменный гость!"
Вот так я и жил,
мое сердце, в то время: днем — физическая работа, неумелая и неумная,
да бесконечные тяжбы с похмельным прорабом, а вечерами — безумный
Яков-2, разыгрывающий из себя восторженного китайского интеллектуала
на острове Крит в эпоху Минотавра.
Незадолго до своего
отлета на историческую родину Цзы Кай посвятил тебе, о женщина, несколько
строк. Вот они, я помню их наизусть, поскольку сам же и составлял
подстрочный перевод с русскоязычного иврита:
Вода
во льду свирепствует под спудом.
Нам хорошо с тобой идти вдвоем
Меж двух стихий, скрипящих, как посуда.
Земля и воздух их мы назовем.
Помнится,
я свирепо критиковал Цзы Кая за неуклюжий эротизм первых трех строк
и за абсолютную нелепость четвертой строки, написанной, как это сразу
же угадывается, исключительно ради красного словца. Цзы Кай же, задетый
за живое, схватил меня за отворот куртки и закричал мне в ухо, как
слабослышащему:
- Ты, Гена, уже
потерял все, что имел! А меня время рассудит!
Я нащупал было
в кармане рукоятку ножа, но тут на пороге возник вездесущий Натаниэль,
который выразительно стучал ногтем по циферблату часов. Я сообразил,
что Цзы Кай опаздывает на самолет и решил не препятствовать его отбытию.
Мы холодно простились с Цзы Каем, он наклонился за своими чемоданами,
и тут, о женщина, я заметил взгляд Натаниэля, исполненный торжества.
Он посмотрел на
тебя, и его время кончилось.
