После того, как передо мной закрылись все двери, и знакомые мои — приличные и не слишком — стали почему-то избегать встреч со мною, я завел обыкновение отлеживаться по ночам в руинах заброшенной фабрики неподалеку от Восточного вокзала. В ту последнюю ночь я не сомкнул глаз. Шум поездов казался мне клекотом злобных гарпий. Полусгнившее такелажное оборудование, заменявшее мне постель, отвратительно скрипело при каждом движении. Перепончатокрылые, посвистывая, сновали между прутьями арматуры, на которых когда-то крепился потолок. Я мечтал о кратковременном сне как о целебном компрессе, и, чтобы успокоиться, крутил одну папиросу за другой. Танцующее на сквозняке пламя свечи приблизительно освещало два ближайших простенка, украшенных наивными фресками с черепами и змеями. Судя по всему, здесь когда-то обитали ночлежники-панки: под утро я отыскал в заплесневелых обносках кожаной одежды кастет с шипами (впрочем, тут же и выбросил его, так как ржавчина сильно пачкала руки) и старинные портновские ножницы, те самые, которые значатся в моем деле как "орудие убийства".
