...вот и приходится идти на улицу
и тут приставать, да нет, что вы, у вас, видимо, какие-то сложности, сложности!
да, в общем-то, наверное, это именно сложности, хотя я никак не пойму,
как эти сложности развязать, что ли... Они как бы сложности, но для меня
они как будто и неразрешимые проблемы бытия, да! бытия. Вы расскажите,
расскажите и Вам станет легче и понятней как жить дальше.
Говоривший глубоко задумался на эти слова. Он
как бы погрузился в себя и там тяжело ворочал глазными яблоками. Плечи
его осели, драповое пальто мешком ниспадало на скамью.
Жизнь внутри, потому что снаружи темно и зима,
потому что вчера был муторный дождь, потому что выматывают сны, похожие
на дурные дни, и дни, похожие на дурные сны. Днище приснопамятной весны
жизни протёрлось о камни — дней, поэтому, видимо, нет верней как погружаться
в холодную грязную воду жизни внутренней, несмотря на сыро, темно и холодно.
Повторяя длинную мысль о необходимости, завершая, что ли, повторяя, отмечу
всё же с известной надрывностью, что это не та жизнь внутренняя, что...
"...медведи родятся слепыми, голыми, неуклюжими "кусками мяса" и должны быть "вылизаны в форму" (Из "Истории" Плиния)
- Ну что? Что?! — вскричал слушатель. Площадь резко потемнела. Опустели проулки, сочными
стали огни светофоров. По небу неслись рваные зелёные облака, издалека
несся прерывистый грохот. Серый драп скользнул между судорожно скрюченных
пальцев, рука слушателя повисла в пространстве без опоры. Говоривший отвалился
назад, как развёрнутая книга. Слушавший заглянул ему в лицо, оно чернело
остановившимися глазами и оскалом.
"Если мой внутренний мир это город, то пригороды
его — горькая рябина на тонких прутиках последних озарений. Ехал на электричке,
весь зелёный, пахучий и липкий, и вот, стою на перроне, такой чёрствый,
чёрствый и холодный. Рядом птица дёргается на нитках ветра как сердце
моё. Сиротой, сиротой. Как будто не ждал зимы, а завтра выпал снег."
По скамейке протянулась тёмная струйка. Лицо собеседника
всё бледнело, становилось всё прозрачней и прозрачней. "Я об этом
только читал" — подумалось тому, кто еще недавно слушал.
Не
есть ли человек — субстанция между пространством и временем?
Источник поэзии как субстанции, пронизывающей
мир, не может лежать в душе поэта, но лишь касается ее, как камушек о
водяное зеркало. И чем глаже стекло души... Но, иссушенный тошнотным существованием...
А все-таки пульсирующее сердцеточие метафоры искривляет логику поэта и,
ошеломляя читателя, приводит его в умиленное чувство собственной остойчивости
на этих водах.
Движение мысли по кругам, улавливающим сущность
поэзии, как можно предположить, подчиняется неким строгим законам, общим
для описания столь невнятных явлений. Но как понудить мысль, рожденную
в беззаконии и воспитанную в блажных порывах, как понудить ее к движению
по сим пространствам!
Однако, можно предположить также, что именно алогичное,
побуждаемое эстетическими чувствами (свободы, красоты, покоя) развертывание
изложения этого явления и будет наиболее соответствующим самой сущности
поэзии.
Потому что любое прочтение поэзии как феномена
бытия, если оно предполагает отрешенность от какой-либо прикладной ценности
или/и конкретной описательности, должно исходить из лона поэзии сразу
вслед за зачатием оной и, созерцая одновременный взлет и низвержение,
соучаствовать в смерти и возрождении из праха, и тем самым доказывать
существование поэзии в себе, внутри своих пределов и лишь в себя излучающей.
Разумеется, эта грамматическая парабола доказательна лишь в смысле вышепредложенных
размышлений о соответствии.
Мне кажется, что настала пора пояснить, почему принято считать, что постоянная игра на рояле смазывает черты любого пейзажа, любой перспективы...
