в начало эссе

...Не надо думать, что эта тема настолько проста и саомочевидна, как росчерк бледно-серой гуаши на дешёвой бумаге. На самом деле путаница чёрных и белых клавиш, монотония звучания сквозь стену, гротескные акварели в серых тонах и навязчивое желание сменить положение тела для того, чтобы избавиться от бликов, найти точку покоя или, наоборот, не упустить важнейший для понимания сути оттенок, всё-таки — на самом деле. То есть, повторюсь, музыка, подобно крови сочится из расщелин зданий, подобно пару из скомканных туч, подобно Богу — из глаз сосредоточенных пешеходов, и, сочась, — растворяется в том самом эфире, где обращаются наши души, внушая обманчивое чувство очевидности.

Язык — сугубо умозрительная сущность. При тщательном рассмотрении проблемы языка с удивлением обнаруживается, что ни проблемы, ни языка в принципе не существует, и чем дольше вглядываться в этот предмет, тем более прозрачным он оказывается.
Описание языка тем более причудливое занятие, когда предпринимается с опорой исключительно на средства самого языка. Слово, одновременно являющееся и предметом исследования, и его средством, и способом взаимоотношения с гипотетическим читателем, обретает власть над исследователем, завораживает его, уводя от прямого ответа на вопрос о реальности и искренности феномена. Морок и лукавство темы нередко приводят к тому, что исследователь так и не получает возможности обозреть горизонты пространств, действительно пронизанных Словом, но вынужден без конца рыскать по темным чащам фонетических и стилистических огрехов, истощаясь в бесплодных упражнениях, посвященных использованию языка.
Чем дольше вглядываться в предмет, тем более непреодолимой представляется пропасть, разделяющая его внешнюю, осязаемую сущность и "действительную", "подлинную" суть. Это ощущение наверняка было знакомо средневековым физиологам, обреченным толковать процессы в организме на основе книжных знаний и абстрактного анализа. Теперь остается только гадать о том, что сподвигало их на умозаключения о тех или иных свойствах и особенностях частей тела — внешние формы, угадывающиеся из-под одежд, или догадки (предрассудки), относящиеся к "подлинной", сущностной природе предмета исследования.
Пожалуй, именно в таком, до ханжества трепетном, смысле и следует понимать предлагаемое далее предварительное определение языка.

Язык — это скелет речи, продукт ее абстрактного анализа. Толкование языка рискованно уже потому, что сам язык до некоторой степени представляет собой толкование речи.

Прежде всего надо отметить, что ни в коем случае не стоит воспринимать этот текст как реализацию некой мысли или некой воли — постоянная игра на рояле давно смазала конкретные черты движения мысли и даже самое направления движения воли. Постоянная игра на рояле — постоянная игра на рояле. Постоянная игра на рояле.
Если представить себе музыканта — полуслепого, костлявого, с шевелюрой из летающих прядей, он движет руками, шевелит узловатыми пальцами, и посторонний, проживающий в обстоятельствах перемещений среди кварталов абстрактных контор и ночлежек убогого быта, — посторонний слышит лишь стук пожелтевших от времени клавиш о сукно инструмента. Если представить себе музыканта как юношу, парящего в выморочных небесах в пику трамвайно-троллейбусному гоготу внизу, то, видимо, необходимо остановиться и пояснить, что рождение постоянного фона в горних сферах — неуместное дело. Всяк знающий переменчивость атмосферы будет праведно протестовать против такой диспозиции.
Собственно говоря, постоянная игра на рояле как бесконечное событие, происходящее за стеной, не требует музыканта, повторяю, не требует музыканта. Вечная субстанция Вселенной отторгнута ныне (с сотворения мира) от нас и постоянная игра на рояле, как бы слышащаяся из-за стены, слышится как бы из-за стены. Смазывает черты любого пейзажа, любой перспективы. И без правильного восприятия постойнной игры на рояле невозможно правильно понять описанное до этого.
За окном синеет ночь, постепенно выдыхая свою глубину. Только что-то клацает за стеной, кто-то бьёт по незвучным клавишам рояля и смазывает перспективу. Клац, клац.