Издательство «Стетоскоп»
Содержание журнала «Стетоскоп» за 1993—2010 годы
"стетоскоп" N33
Дом
Трамвай остановился
на вершине утёса, в его окна бились ополоумевшие чайки. Седой океан бился
о грудь скалы и вскрикивал на разные голоса. Его спутанные волосы дёргал
и гладил ветер. Океан был стар, но прекрасен. Человек поселился здесь,
на вершине утёса, днями он записывал крики моря, а по ночам спал. Вот
что он записал тогда:
"Наивная! руки твои — ветер, трогающий
раскалённый камень, раскалённый полуденным солнцем, бестолковым и жестоким.
Порывы его — ветра — трепещут в листве деревьев, тополей и ясеней — это
я пророс деревьями, наивная! это я распластал листья. Порывы его — ветра — наивная! объятья твои. Что встаёт вдали, тёмное как рёв влюблённого
оленя, душное как ласка этого ветра — я дышал, наивная! я долго дышал,
но где? руки твои — неотвратимое, как пыль, гонимая его порывами (я пылинка,
гонимая ветром, ничтожная, мелочь, згя, неотвратимо гонит меня ветер от
глаз твоих, от силы, встающей вдали, от мига слияния, меня, ненужную этой
грозе, ничтожную, мелочь, згю), что встаёт вдали, тёмное и душное, что
встаёт вдали, неотвратимое, что встаёт вдали?
Наивная! возьми от меня этот перстень,
это словечко, это колечко из одуванчика, возьми от меня. Войдём в грозу, — люблю — я приручил этот ветер — люблю — руки твои, я перстень надел, — люблю — сказал: войдём в грозу с перстнем одним, — люблю — в сполохи
и грохотанье, под крупные капли, в проливень, — люблю — я из молний, из
грома, из ливня сотворю — люблю — и тебе поднесу, наивная! и к ногам —
люблю - положу. Войдём в грозу со словом одним.
Наивная! сапфиры и смаргды блещут
гранями молний, тигриды и жемчуг горстями сыплю на старинный поднос серебрянного
неба, но, наивная! глаза твои смотрят на перстень.
Я бросаю мир, замкнутый во мне, со
всеми грозами, катастрофами, апокалипсисами, я бросаю его к твоим ногам,
но, наивная! глаза твои смотрят на перстень.
Я бросаю себя, измученного неизбежностью,
порывами, страстями, я бросаю себя к твоим ногам, но, наивная! глаза твои
смотрят на перстень.
Я шепчу тебе: "наивная! руки твои — ветер, трогающий раскалённый камень... я пылинка, гонимая ветром, ничтожная,
мелочь, згя... возьми от меня этот перстень, это словечко, это колечко
из одуванчика...", но, наивная! глаза твои смотрят на перстень.
Тогда я беру флейту и играю. Я не
знаю её слов, но ты их не знаешь тоже. И я говорю тебе — люблю — первым
же звуком — люблю! — вторым... а потом, наивная! глаза твои смотрят на
флейту.
Возлюбленная! говорю я тебе, нежность
томит меня, нежность. Дай слово мне, чтобы излить, дай тело, губы, язык.
Небрежность уроков и записей на страницах твоих неизъяснимы мне. Как?
сильному, как слабому любить. Возлюбленная! нежность томит меня, нежность.
Я был поэтом и иконописцем, продавцом
мыльных пузырей и человеческих душ, натурщиком и капитаном, клерком и
философом, крылатым и собирающим цветы, хиппи и денди, астронавтом и кардиналом,
гомосексуалистом и схимником, — но сегодня, возлюбленная! нежность томит
меня, нежность.
Я был добрым и злым, ласковым и жестоким,
мстящим и обиженным, смирным и протестующим, юродствовал и заглядывал
в глаза, ел с руки и святотатствовал, любил и ненавидел, — но сегодня,
возлюбленная! нежность томит меня, нежность".