Издательство «Стетоскоп»
Содержание журнала «Стетоскоп» за 1993—2010 годы
"±стетоскоп" N32
Анна
Глазова
Американские рассказы
В начало
ЗОЛОТАЯ
МЕДАЛЬ
Синеватый
свод удерживает поверхностное натяжение большого бассейна. Голубой кафель
форсируют ноги затянутых в синтетику большеплечих красавиц. Слышен удар
гонга, но как-то в стороне и приглушённо; красавицы, недоумевая, переглядываются.
Одна из них, может быть, самая прекрасная, стягивает резиновую шапочку
и тщательно массирует кудри. Испуганный судья подбегает к ним; его короткие
ноги выглядят нелепо. Он истошно машет рукой, так что им ничего не остаётся,
кроме как прыгнуть в воду. Прыжок, одна за другой, совершают грациозно,
безупречно. Несколько широких взмахов руками, — и они оказываются на
середине дорожек, блестящие, как рыбы, под гладью воды, спокойные, как
катера, прекрасные, как дочери Рейна. Жюри с секундомерами досконально
штудирует их физическую подготовку и отточенность техники. Здесь, в
средней части, воды значительно меньше — если окрестности бордюра спортсменки
называют Боденом, то центр носит негласное прозвище Баден-Бадена. Здесь
девушки встают на ноги и со смехом плещут друг в друга и в судей хлорированной
водой. Начинает играть музыка. С потолка сыплются хлопушки и воздушные
шарики с портретами президентов. Пловчихи скидывают долой шапочки и
очки и синхронно танцуют. У каждой в руке по жезлу с пушистым султаном.
Судьи выглядят мягче, чем в начале соревнований, и в результате каждая
девушка получает золотую медаль с шоколадной начинкой. Вернувшись домой,
они будут рассказывать об этой "стране, стоящей на воде" с
удивлением перед американским гостеприимством.
JESUS
SAVES
С
потолка свисают куски странной, не совсем верёвочной, не совсем деревянной
лестницы. Чтобы забраться на чердак, нужно поставить стремянку так,
чтобы верхняя планка касалась последней, немного криво свисающей ступени,
и, преодолевая качку (сегодня прилив, да и стремянка колченога), постепенно
дотянуть тяжелеющие ступни до верху. Самое сложное — переступить через
пропасть, разделяющую крашеное дерево планки и изъеденную червем доску
на спутанной верёвке — бездонная дыра не шире четырех твоих сложенных
вместе пальцев, придержанных большим. С трудом, борясь с одолевающей
тебя кровью, приливающей к низу, отливающей от идущей кругом головы,
ты доберёшься до изодранного в лохмотья перекрытия, тут и там заткнутого
грязной, скатавшейся ватой. На четвереньках, тыкаясь носом в клубки
пыли, доползёшь до антресольного окна, откинешь порыжелые платья на
косточках, затыкающие толстое разбитое стекло и щели под рамой; обмотав
руку каким-то толстым шиньоном, выбьешь фанерку, закрывающую вид на
водяную гладь. Это единственное место, куда можно попасть, только следуя
подсказкам собственного страха, подбирая колышки расколотой крыши, и
отсюда виден другой берег; хотя, конечно, нельзя отрицать, что это мираж;
однако, так много подтверждений тому, что глаз не обмануть. Сидя у окна,
услышишь неоновое потрескивание: раньше здесь была церковь, поэтому
на кронштейне, выпирающем из подоконной плиты, ещё качается красный
галогенный крест: "иисус" в поперечнике, "простит"
вдоль, вместо центральной "с" — всевидящий глаз, подмигивающий
вместе с попеременно загорающимися горизонталью и вертикалью. Странно,
что здесь ещё есть электричество. Многие лампы и дужки, конечно, поломаны,
но лампа зрачка ещё цела, хотя уже мутнеет внутри. И тут ты заметишь,
что фальшивые волосы не упасли твои руки от осколков — на обеих ладонях
небольшие, но глубокие раны заставят тебя почти потерять и так едва
уловимое сознание; ничего, подожди, где-то в этом хламе был йод, я помню
с прошлого раза. Пока я буду ползать в поисках пузырька, раскидывая
прогнившие девические принадлежности, царапая коленки о ржавые гвозди,
я наткнусь на палочку с колечком для мыльных пузырей, так что тебе пока
будет чем заняться, и ещё вытащу телефонную трубку с автоматическим
набором, в ней тебе сразу ответят и предложат услуги, и, знаешь, они
действительно говорят то, что думают, потерпи, кажется, я уже нашла
обезболивающее, прямо здесь, рядом с твоей тёплой и чуть-чуть влажной
одеждой.
Если,
рискуя свалиться в полицейскую сетку, натянутую над богатыми кварталами,
ты выберешься в окно, не забудь снять обувь, чтобы не поскользнуться.
Над руинами церкви, парой этажей выше, расположена клиника христианских
братьев. Там занимаются очень срочными и почти бесплатными операциями — их специализация аборты и прочие ампутации. Отрезанные органы они
сжигают здесь же, в электрической печи, а прах вытряхивают в прямую
кишку "потрохопровода", это довольно мягкая пластиковая труба,
тянущаяся на многие мили под углом к башне и уходящая другим концом
в океан, рядом с небольшим рыболовеческим искусственным островом. Ты
дотянешься до трубки, а у меня уже готовы петли; держись крепче — чтобы
быстро съехать вниз, нужен сильный толчок; представь себе, как Иисус
швырял хлебы, как камни, в голодную толпу.
ПАЛЬМА
Бесполезно
вытягивать руки, свисая вниз головой с комнатной пальмы. Тот, кто повесил
меня сюда, уже не вернётся, потому что в этом обществе возвращаться
не принято, когда уже полжизни прожито и двигаться можно только вперёд.
И в принципе — мне не на что жаловаться. Пальма обеспечивает меня бананами
и кокосами, а зимой, в период авитаминоза, я могу жевать её кору и листья,
добывая из них жизненно важные аминокислоты. Уборщица приходит поливать
пальму достаточно аккуратно; иногда она забывает закрыть окно, и тогда
мне слышен шум прибоя и почему-то кажется, что ещё не всё потеряно.
Иногда приходят из косметологического института; они делают кремы из
пальмовых ростков. Тогда пальма несколько дней не плодоносит, и мне
нечего есть, зато они оставляют бесплатную пробную коробочку крема;
я мажу им руки и худею; и то, и другое мне, кажется, к лицу. К тому,
что голова у меня уже почти не работает, постоянно залитая кровью, я
уже привыкла. Больше меня беспокоят ноги; привязанные к пальмовым ветвям
лианами, они никак не хотят прививаться как следует; иногда меня охватывает
страх, что я — неудачный дичок, или что черенковый подрез оказался недостаточно
глубок. Надеюсь, что ногти на ногах, в конце концов, выпустят дочерние
стебельки в подвой, и меня, наконец, перестанет беспокоить кровообращение.
Тогда я, наверное, тоже снова смогу плодоносить; каждая женщина мечтает
о том, чтобы выносить прекрасный плод.
ПЛАСТИЧЕСКИЕ
ОПЕРАЦИИ
По
статистике, АМЕРИКА намного опережает другие страны по количеству пластических
операций. Пластик так прочно врос в здешнюю жизнь, что представить себе
жизнь без добавок к естеству практически невозможно. Даже грудных детей
выкармливают из пластиковых бутылочек. Женщины, которым однажды не удалось
кормление грудью, делают из этого факта далекоидущие выводы: статистика
убеждает нас в том, что большинство пациенток, обращающихся в косметологические
институты по поводу грудных имплантантов, верят в терапевтический эффект
искусственных молочных желез, а именно — надеются на то, что пластик
усовершенствует их грудь таким образом, что следующего ребёнка они смогут
вскормить натуральным путём, не прибегая к помощи бутылочек. Единственный
вопрос, на который пациентки получают негативный ответ, это: "Можно
ли стерилизовать пластиковую грудь?" Напрасно пытаются врачи объяснить,
что внутримышечные имплантанты не нуждаются в термообработке. Многие
молодые мамы, стремящиеся обеспечить своё дитя абсолютной чистотой,
отказываются от пластиковой груди по причинам её (вымышленной!) негигиеничности.
Это очень жаль; однако же, сама природа учит нас — чем больше возможностей,
тем больше сомнений.