В начало

- Нет, — честно сказал Тёма.
- Работайте. Живите нормальной человеческой жизнью. Слово "транссексуал", кстати, пишется с одним "н", а не с двумя, и с двумя "с": "транс-сек-су-ал". Забудьте про стихи. Забудьте. И не расстраивайтесь. Это мелочи.
Отворачивая от секретарши побитое литературное лицо, истекая едкой кровью неудачника, держа в руках рассыпающиеся страницы (папку он в панике оставил у Никомойского на столе), Тёма выполз в коридор. Через открытую дверь напротив он увидел портрет Лукашенко над столом и оживлённых белорусов под ним, распаковывающих только что привезённый копировальный аппарат.
Как только дверь за Тёмой закрылась, толстый молодой человек открыл глаза.
- Слушай, Элем, — сказал он деловито, — а может дать ему рекламу сочинять? У графоманов хорошо должна реклама получаться.
- Ты напрасно так легкомысленно к рекламе относишься, — ответил Никомойский назидательно, — Реклама — это дело серьёзное.
- Ты всё-таки подумай, — неумолимо продолжал молодой человек, — химики в следующий раз твою рекламу не возьмут.
- Возьмут.
- Не возьмут.
- Уговорим.
- Вряд ли.
Тёма тем временем спустился в холл, миновал вахтёршу с вязанием и вышел на улицу. Шёл сильный дождь. Он спрятал рукопись под рубашку и пустился в путешествие к остановке. Дождь немедленно усилился. Как только он подбежал к остановке, трамвай уехал.
Через три минуты он вернулся обратно в холл, мокрый, замёрзший, чуть не плачущий от разочарования. На стене он увидел лаконичный указатель со стрелкой: мужчина и женщина похожие на два электрических штепселя с одинаковыми отдельными кружочками голов. Тёма вытащил из-за пазухи стихи и бросился в туалет.
- Это гадалка, — сказал он Марине вечером.
Марина рассматривала голую женщину средних лет, спящую в ванне, в остывшей мутноватой воде. Голова гадалки запрокинулась, рот был приоткрыт, в уголках губ запеклась слюна.
- Я думал, она ушла.
Марина ничего не ответила.
- Она сказала: "Ладно. Я пошла".
Тёма открыл глаза пятнадцать минут тому назад оттого, что Кореянка Хо включила Нинтендо на полную громкость. Они с Мариной только что пришли домой после дискотеки и ей нужно было срочно пройти новую аркаду "Звёздных войн". Не снимая пальто, она надела наушники, но второпях забыла их подключить. Как ни в чём не бывало, она сидела в полуметре от экрана, с наушниками на голове, сжимая в каждой руке по джойстику, в то время как квартира сотрясалась от непрерывных плазменных залпов и рёва гигантских межгалактических ракообразных.
Последнее, что помнил Тёма, были две объёмистые молочные железы, блаженно раскачивавшиеся где-то высоко над его лицом, как волны над утопающим.
Марина потрогала гадалку. Гадалка проснулась.
- Доброе утро.
- Сейчас два часа ночи, — сообщила Марина миролюбиво.
- Доброе утро.
Гадалка радостно засмеялась.
- Что ты ей дал?
- Ничего особенного.
- Доброе утро.
- Возись с ней сам. Много она тебе нагадала?
Тёма рассказал про визит в редакцию и про разговор с Элемом Никомойским.
- Он идиот, — сказала Марина, — Он ничего в стихах не понимает.
- Он профессиональный поэт. Вот почитай.
Тёма показал Марине стихи Никомойского на страницах журнала "Кислород".
Марина брезгливо полистала журнал.
- Они идиоты.
- Надо их сжечь к чёртовой бабушке, — предложила Кореянка Хо, даже не читая Никомойского, — Маринка, пойдём, поговорим с ними. Зачем они нужны, если они в стихах ничего не понимают?
- Всё равно, — сказала Марина, — Если я ещё один-единственный раз увижу тебя с посторонней бабой, — или постороннюю бабу без тебя у себя в ванной, — или в другом каком-нибудь месте, с тобой или без тебя, постороннюю или нет, бабу или... — она запнулась и задумалась на секунду, — я тебя брошу. Имей в виду.
- Здорово формулируешь, — сказала Кореянка Хо, не отрываясь от экрана.
- Я думал, она ушла, — повторил Тёма.
- Один раз. Понял?
- Понял.
- Один.
Она показала палец.
- Понял, — радостно сказал Тёма, — один. Но ты понимаешь, в каком я был состоянии?
- Они полные дятлы, — сказала Марина, — Ты гений, конечно. Но я тебя всё равно теперь ненавижу.
- Полнейшие, — добавила Кореянка Хо чрезвычайно авторитетно, — поверь мне. Я разбираюсь.
Позже, на кухне Кореянка Хо поинтересовалась:
- Маринка, скажи, а правда ревность — это "зеленоглазое чудовище", как в том фильме маньяк говорил, который информацией торговал? Помнишь, когда он узнаёт, что его жена в Дастина Хоффмана влюбилась?
Маринка подумала.
- Чушь. Никакой ревности нет.
Она запихнула в рот ещё две розовые подушечки жевательной резинки, сморщила нос.
- Просто неприятно.
Расстались они с Мариной, тем не менее, ровно через  неделю. Но совершенно по другой причине.

В продолжение