Сергей Болмат

Сами по себе

Глава 1

- Что делать-то? — спросила Ксения Петровна.
Ответа не предполагалось.
Паузу она тем не менее выдержала перед тем, как папиросу достать. Пачка уже к концу подходила, табак посыпался из коробки на твидовую клетку. Портсигар? Из коробкипапиросы доставать как-то элегантнее, считала Ксения Петровна. Щелкнуть позолоченым портсигаром? Глупо.
Коробка, слегка помятая и "Ронсон" —  другое дело. Она еще высыпала табака из папиросы, чтобы затягиваться было полегче и закурила. Табак вкусно затрещал, загораясь. Она спрятала зажигалку в сумочку. Теперь: щелк! В тишине. Чтобы слышно стало, что вопрос так и остался без ответа.
Солнце еще не ушло, а в машине уже стенело. Разноцветные приборы сладко зажглись в компактных изолированных сумерках. Сам вопрос, признаться, прозвучал риторически вдвойне в салоне, пропахшем дорогим дезодорантом, отделанном по заказу, среди карельской берёзы, оправленной в пенополиуретан и хромированной телячьей кожи. В своё время Ксения Петровна буквально вытребовала у мужа, закладывавшего в автомобильных журналах страницы с лоснящимися интеллигентной полнотой "Саабами" и "Роверами", наглый американский автомобиль, многозначительный бензоед цвета "шанхай", просторный и прохладный внутри как провинциальный вокзал и похожий снаружи на каплю масла, скатившуюся на петербургскую мостовую с подбородка прустовской красавицы. Со стороны Ксении Петровны это был чистейший каприз, но она любила капризы.
Она с удовольствием покосилась в сторону молчания. Было бы эстетически неправильно, если бы Валентин Викторович ответил. Он бы не сидел тогда за рулём этого амбициозного агрегата, он по-прежнему работал бы в своём институте иностранных языков, на кафедре сравнительного эсперанто, и угнетал бы себя с ночи до утра переводами поэтов, фамилии которых известны только библиографам и типографским наборщикам. И лицо у него наверняка стало бы со временем другое: туповатое, упрямое, возможно, решительное, но уж наверное не такое, как сейчас — мальчишеское, виновато-самоуверенное, аккуратное лицо рекламного интеллигентного старика.
Он поправил очки — как бы прочерк в диалоге.
В очках Валентин Викторович был похож на Джеймса Джойса, нарисованного опытным журнальным иллюстратором. Эти очки она ему три дня в Лондоне выбирала. 
Превосходно сидят. Просто превосходно.
Он облизал губы. Верхнюю губу можно было бы слегка по краям подрезать, подумала Ксения Петровна, сделать её ещё чуть-чуть более женственной.
Ксения Петровна была перфекционистка. Вопреки всем декадентским рассуждениям о том, что совершенство непременно предполагает изъян, она старомодно верила в идеальную красоту. Красота спасёт мир, считала Ксения Петровна.
Она открыла пудреницу и нырнула в крохотное зеркальце.
По крайней мере, косметика спасёт космос. Хорошая импортная косметика — укромный, приватный космос одинокого пожилого человека, который посторонние нескромные взгляды пронизывают временами на манер гамма-излучения.
Она посмотрела в окно.
Машина стояла около кафе со стеклянной стенкой. От кафе до тротуара простирался газон с клумбой посередине, полной неистово красных гераней. На траве перед клумбой одиноко поблескивала жестянка из-под пива.  Возле стеклянной стенки кафе росли невысокие, аккуратно подстриженные кусты. Ко входу, над которым уже замерцало, загораясь, неоновое слово "Токио", вела узкая дорожка, вымощенная серыми бетонными плитками.
За стеклом сидели посетители. Две симметричные старушки, одновременно окунающие стальные ложечки во взбитые сливки. Мужчина с газетой. Вылитый Валентин Викторович тридцать лет тому назад: интеллигентское чёрное пальто, богемная чашка кофе, раздел культуры, эклектический фильм Феллини, коммунистическая керамика Пикассо. Мужчина держал развёрнутую газету целиком, не складывая. Он почувствовал взгляд Евгении Петровны и обернулся. Увидел своё отражение в стекле, посмотрел на себя с удовольствием и шумно перевернул страницу.
Кто ещё? Одинокая пожилая девушка, любительница амаретто, невнятные синхронно-аутентичные молодые люди в глубине, трое или четверо, одинаково одетые, пьющие одинаковое пиво, стереотипный пенсионер в углу со своим стереотипным прошлым. Буфетчица, небрежно расставляющая сладости в подсвеченной витрине, поворачивающая вазочки яркой клубничкой наружу, снимающая длинным лакированным ногтем волос с крема. Жизнерадостная официантка с подносом, элегантно лавирующая между столиками. Задела газету. Мужчина посмотрел. Улыбнулась, прошла мимо. Чашечку кофе старушкам. Мужчина запоздало улыбнулся в ответ, повернул голову, снова с удовольствием посмотрел на своё отражение. Из-за стекла сквозь его лицо проступал пейзаж, ненамного более реальный, чем само  лицо, слегка подпорченное радужными следами на стекле.

В продолжение