страница 9

Аноним

На трубах

Валентин пропускал воду в полу, а Людмила Дроздова ходила на кухне первого этажа и отчетливо переговаривалась с ним, как если бы Валентин находился здесь же. Значит, есть такое сознание, чтобы кипела вокруг батарей и труб людская молва, иначе не выразишь то, что центральное отопление вдруг прекратилось. «Долго ли там, в подвале, еще?» — нервничала Людмила Дроздова, и Валентин, как бы приложившись к раструбу охотничьего рожка, отвечал сквозь силу цемента и пола (ТАМ, у себя, в подвале, на потолке): «Мол, недолго, а все-таки не открыть ли воду. Мне, мол, ключ нужен». Спрашивали у бабушки Лазаревой. Сын Матвей, хоть и спился, а был сантехником в УКХ, да и в арматуре знал толк. «’нструмент» бабушка на толчке продала, в чем и проявилось ее настоящее отношение к сыну. Людмила Дроздова на бабушку вызверилась: «Бабка проклятая. Сына законопатила!» А ключ все-таки нужен. «Я здесь без ключа долго не могу», — отвечал Валентин в раструб. И, согнувшись пополам, крутил Валентин задвижки, пропускал воду без инструмента и выражал мирскую печаль на немнущемся лице своем. Не идет. Вода — не идет. Человеческие отходы идут, и насос их бодро перепускает через крыльчатку на очистные сооружения. Только вода не идет: наверное, трубы сгнили. Все это одновременно подумалось Валентину, когда, прояснившись от надоевших обязанностей, он мало-помалу выходил из подвала на свет Божий: человеком. Людмила Дроздова с ее соседкой-учительницей тут же стояли, под лестницей. Одна подманивает Валетина пятеркой, другая стращает его как бессовестного товарища начальником УКХ Шагиным. На первое Валентин с безразличной, никогда не стирающегося с лица своего приязнью смотрел. И глазам выражение придавал: дескать, мол, понимаем. А как же! От второго — отталкивался: мол, беспочвенное. Нет на памяти ни товарища Шагина, ни подручных ему мастеров. Впрочем, было однажды… Вода пролилась, и рабочих собрали в подвал двадцать третьего дома. Был там Матвей, и Сашка Мамонов, и Толик — не тот, что ушел на бетономешалку, этот уже старик, — Куприянов был Толя, и Алик Матрос. Ну и что, что вода пролилась? Рабочий об этом думает буднично, беспокоится внешне. Он, может быть уже не понимает насчет воды, можно подумать, что это единственное слово на свете, и весь свет заинтересован искать Валентина, чтобы сравнить его с этой, с позволения сказать, водой. Где же тут разум, когда человека от воды отличить невозможно. Сказали: вода, и — давай, шевели руками-ногами, как осьминог! Валентин, значит, уже ни на что не годится. Валентина к воде подмешали и в лужу выплеснули. «А брусника-то какая в этом году?!» — неожиданно сказал Валентин. То ли спросил, то ли сказал, сам не знает, потому что думать на разные безразличные темы для него все равно, что задвижку крутить, лишний раз убеждаясь в нешибкости