В начало

Happy end

     Бессеребреннику, сколь нелогичными бы ни были его поступки, всякий раз аплодирует невидимый мир.
     В видимом же и осязаемом мире он слепо тычется вправо-влево, повинуясь инстинкту самосохранения. Его мотивировки ускользают от объяснений, его причины недоказуемы для большинства населения мира сего, и все же — каким-то чудом — он получает в конечном счете свою долю, свою компенсацию.
     Десять лет я глодал хлебные корки во Франции и все переживал: почему мы забываем нашу русскую культуру? Почему мы топчем ее, смешиваем с пылью? С тем же успехом я мог бы глодать хлебные корки в России.
     Почему, почему? Да так уж вышло.

(карточка № 25)

Несколько лет тому назад...

     В Париже жил югославский поэт Владко Бобович, писавший истории для детей под псевдонимом Зусим Креветко. Обретался он в привратницкой конуре Монжерон-ского приюта для сирот, где, кроме него, югославов не было, а никакого иного наречия Зусим Креветко не разумел. Добавим также, что дети его побаивались, к тому же сказок своих Владко Бобович никому не читал, а когда приют преобразовали в общежитие для беженцев, писатель вы-бросил свои рукописи и уехал в неизвестном направлении.

 (карточка № 29)

В продолжение
В оглавление