Александр Чукаев

Когда

В солнечный безликий день осени сумрачного города Парижа я встретил радостное существо, искрящееся от удовольствия и возможности творить.
По стечению ряда обстоятельств, под давлением обычной суеты и выталкиванием меня политической полицией моей огромной, холодной страны, я приехал во Францию, как оказалось впоследствии, твердо решить навязчивые проблемы прошлого.
Прошлого, как очередной ошибки безвозвратного будущего, тяжким камнем лежащего на моем сердце. Круглясь и оттачивая пессимизм, каменность прошлого, все это шевелило во мне мысли о реальности дня.
Но, как это невозможно воспринять, так же можно просто констатировать, что та радость, исходящая от белоснежного существа, застенчиво трогающего свои очки на носу, которые крепко уцепились за внимательные серьезные уши, была истинна, как чистая капелька из водопровода.
Как то магическое и привлекательное в нашей жизни, что часто мы находим внутри нас, беспокойно удивляясь и восхищаясь одновременно...
Этот день обычного пространства французской территории мало чем отличался от того, чтобы было возможно указать любопытному читателю этих строк на нечто замечательное и неповторимое.
Ни скучно шуршащие шины слепых автомашин, ни падающие желтые и красные, одинокие листья деревьев на съежившиеся плечи прохожих...
Ничто в этот день не давало права задуматься над необходимостью происходящего. Но правда повседневности чередующихся дней состояла именно в этом, в простоте и в безапелляционности факта...
Мир давно изменился. Моя страна, шагая уверенно в будущее, скрипя, продолжала говорить о прошлом, меняя правителей, которые спешили и не знали, или, возможно, от скуки не желали творить шедевры мира сознания.
Страна моя безвозмездно исчезла на карте, родив и поглотив себе подобных мелких гибридов, так часто похожих на своего родителя, безудержно копировавших его стеснительные глупости.
Моя страна так и не смогла перевалить через барьер желания "быть".
Быть и осознавать, что, существуя, ты продолжаешь вить свои узлы истории.
Но осознавая собственные комплексы сосуществования с безысходностью воспринимать неизбежное, я мог еще раз сказать в радость восходящего солнца, что она была просто девушка с голубыми и зелеными глазами, которые загорались серым задумчивым цветом, когда ее милый лоб морщился от догадок на мои "вопросы прохожего".
Почему "цвет исчезновения" прошел по сознанию человека?
Вот вопрос истории, преслеюующий современное интеллектуальное сообщество, и он наивно несуществовал в улыбке прекрасного маленького существа, пытающегшося понять нежность моих бесцельных вопросов, и выйти за определение половой привлекательности.
Было просто сказочно от холодного солнца в осень парижского дня. Где-то, совсем недалеко, в окно безоблачного неба, играла музыка Шумана, перелистывая ощущения скрывающихся друг от друга душ прохожих. Мир как бы перевернулся в своей замкнутости. Повседневная серость случайности гремела в течении застывшего времени радостно скучающего города опустевшей Европы. И только иностранные туристы, одетые по нездешней моде, были обязаны проявлять интерес к заснувшему логизму порядка вещей. Логизм вещей, которые завоевывают массовое сознание индивидуума, в короткое время идиота, верующего в покупаемость нереального.
Одинокий робкий ветер путал непослушные волосы на голове моего милого создания, без устали радуясь возможности окунаться в глубину поэтической рифмы. Город Париж так застенчиво тих в осень, и так плаксив в холодные дожди зимней интерпретации.
Осень в желтом размышлении листьев, с задумчивых аккуратно постриженных деревьев. Кто-то когда-то сказал, запивая слова маленькими глотками чая, что глубина души всегда видна в глазах. Но для этого надо смотреть в глубину лабиринта, без тайной мысли вернуться назад.
Красивое создание с улыбкой в умных очках уверенно рассказывало о судьбе вселенной, о возрастающей роли "творческого начала" в пролетариате, который, переварив, наконец-то, "большевизм" как разновидность мышления медленно умирающего русского мыслителя конца 19-го века, смог осознать значимость потребления на благо развития мультиклассового общества, так модно сегодня раздираемого на национальные противоречия интернационального 20-го века. Люди умеют жить в героическом прошлом, в дыму идей и баррикад.
Я не понимал шелест ее сухих губ, зеленость голубизны ее ласковых глаз и уверенно падающих своевольных волос, я не понимал интеллектуальный рассказ желающей женщины.
Мир был полон своих чувств, краски сливались в единое, давая новый ряд цветовых восприятий. И мир приобретал новое, растворяясь в новой социальной проблеме "неосознанного".
Я слушал, чтобы быть рядом с тем, кто говорит о вечном и прекрасном, не рассмотривая сияние черного солнца над головой. В созидательности и расплывчивости звука, в гамме построения эстетики речи, в возможности понимания мысли читающего, грядущее было само — яркость дня, в солнечную и прозрачную осень Парижа. Был просто день, и съежившиеся тени прохожих в скомканных лицах торопились рассказать о чем-то на пыльных стенах домов.