Сергей Болмат
объект
Ты поезжай завтра в Люксембург, сказала
Вероника Павловна, там, как выйдешь с вокзала — сразу налево и по улице
прямо до самого конца, через мост и направо. Там будет перекрёсток с памятником
посередине. Вторая улица после перекрёстка и есть улица Фибоначчи. Там
сразу увидишь: большое белое здание, а перед ним кусок железа стоит на
постаменте. Улица Фибоначчи, дом три. Я с ними обо всём уже по телефону
договорилась.
Вероника Павловна лежала в кровати и смотрела
телевизор: научно-популярный фильм про диких лошадей. Она как приехала
из Новороссийска, так сразу слегла, простудилась, пока летела (в самолёте
ужасно сквозило, даже одеяло не помогло), и почки, соответственно, разыгрались.
Она привезла с собой деньги за проданную квартиру — тридцать тысяч долларов — и эти деньги нужно было как можно скорее отвезти в Люксембург и положить
в банк, потому что в Германии банковские счета контролировались специальной
организацией, а Вероника Павловна и Виктор Петрович жили именно в Германии,
в городе Линце и не хотели, чтобы эта организация ненароком обнаружила
у них на счету лишние деньги.
На следующий день Виктор Петрович взял чемоданчик
с деньгами, захватил с собой книжку и поехал на вокзал. Через два с половиной
часа он был в Люксембурге.
Он довольно быстро нашёл улицу Фибоначчи.
В первом этаже дома номер три было просторное застеклённое помещение,
судя по всему — галерея современного искусства. Он покрутил головой и
на всякий случай зашёл в галерею.
В помещении было пусто, только посередине
стоял невысокий постамент, на котором был установлен какой-то средних
размеров прямоугольный предмет, а на стенах висели большие фотографии
в странных пластмассовых рамах. Виктор Петрович фотографии рассматривать
не стал, а подошёл прямо к стойке. Девушка, сидевшая за компьютером по
ту сторону стойки, разговаривала по телефону. Она приветливо кивнула Виктору
Петровичу. Он тоже вежливо улыбнулся, отошёл непринуждённо в сторонку
и от нечего делать обернулся и стал рассматривать стоявший на подиуме
предмет.
Эта была небольшая — полметра высотой —
декорация (макет): угол современной кухни с кухонным шкафчиком, раковиной
и столиком. Стены этой миниатюрной кухни были оклеены хорошо знакомыми
Виктору Петровичу светлыми моющимися обоями по пять евро за рулон. Вокруг
раковины стена была выложена пластиковой плиткой. Пол был застелен квадратиками
серо-зелёного линолеума.
За жёлтым столиком на кухонном стуле сидела
белочка. Её рыжая голова лежала на столе, одна лапка была вытянута вдоль
тела, другая была сложена под головой. С первого взгляда могло показаться,
что белочка спит, однако, приглядевшись, Виктор Петрович увидел маленький
чёрный пистолет, лежавший возле белочки на полу, и влажную чёрно-красную
точку у белочки на виске. Зубы белочки были слегка оскалены, её слегка
облезлый хвост свисал с края табуретки и мягко ложился на пол.
Виктор Петрович был крупный, ровно покрытый
плотным, даже за зиму не сходившим дачным загаром человек с круглой головой,
накрытой потрёпанной и повидавшей виды разноцветной тюбетейкой, в розовой
рубашке без рукавов, в чёрных, мешковатых, слегка выцветших и залоснившихся
на коленях брюках и в стоптанных ботинках, в прошлом заместитель директора
завода эмалированных ванночек. Недавно ему исполнилось пятьдесят. У него
были маленькие внимательные глаза и такой же розовый, как рубашка, часто
улыбавшийся маленький рот. На лбу у него выступил пот. Он поправил зелёный
синтетический галстук, переложил парадный, купленный недавно в секонд-хэнде,
но при этом почти совершенно новый пиджак со сгиба правой руки на сгиб
левой, достал бумажные салфетки, с хрустом распечатал пачку и промокнул
лоб, над которым бравурно завивались торчавшие из-под тугого ободка тюбетейки
беспорядочно слипшиеся пряди уже изрядно поредевших седоватых волос. Он
сунул пачку обратно в карман и снова посмотрел на белочку. На секунду
она показалась ему похожей на крысу, особенно отчаянная оскаленная мордочка,
но потом он рассмотрел повнимательнее её продолговатое пушистое тельце,
крошечные, как будто сжавшиеся в кулачки коготки на концах лапок и вдруг
как-то особенно отчётливо услышал голос девушки из-за стойки и одновременно
заметил, что точно такой же водонагреватель, какой был привинчен к стене
около раковины у белочки за спиной, был у него дома на кухне, только большой,
настоящий, и этот водонагреватель, вспомнил он, давно уже пора было ремонтировать.
В бытовой технике Виктор Петрович кое-что понимал и многое чинил сам.
Одновременно он вспомнил, что ему давно уже пора поставить коронки на
семёрку и восьмёрку справа в верхней челюсти. В маленькой раковине была
свалена грязная посуда. Перед белочкой стоял на столе пустой стакан.
Я вас слушаю, сказала девушка по-английски.
Английскому языку Виктора Петровича учил
гипнотизёр. Гипнотизёр пообещал Виктору Петровичу, что после десяти сеансов
гипноза он будет свободно говорить по-английски. Каждый сеанс стоил сто
долларов. В группе было пять человек. Квартира у гипнотизёра была маленькая,
однокомнатная, тесно заставленная мебелью, все заработанные деньги он
посылал двадцатилетнему сыну, который жил в Москве и который в редких
письмах отцу сообщал, что собирается стать то киноактёром, то некрореалистом,
то дигитальным фотографом. Виктор Петрович хорошо помнил стены тесной
комнаты, оклеенные красно-коричневыми обоями с вытершимся золотистым узором,
сувениры, расставленные на полочке: олимпийский мишка, глиняная девушка
с коромыслом, металлический спутник на эбонитовой подставке — и коллекцию
значков, ровными рядами приколотых к натянутому на доску холсту.
Гипнотизёр был мужчина небольшого роста
с выпуклым гладким лбом, на котором акккуратно лежала ровно подстриженная
чёлка. На его запястьях с тыльной стороны росли редкие чёрные волосы,
ладони у него были непропорционально большие, плечи широкие, квадратные,
голубая бумазейная рубашка в белую клетку была расстёгнута на выпуклой
груди.
"Назовите мне ваше имя, фамилию и отчество", — сказал он, повернув Виктора Петровича лицом к себе и подержав его некоторое
время твёрдыми руками за плечи. Остальные участники сеанса — три женщины
и один мужчина, которого Виктор Петрович видел однажды в министерстве
на доске почёта — стояли шеренгой вдоль стены и с любопытством косились
на них.
"Афанасьев, Виктор Петрович", — сказал Виктор Петрович и больше он ничего не помнил вплоть до неожиданно
вспыхнувшего в его сознании окрика "Три!" и последовавшей сразу
же за ним команды "Говорите! А теперь — говорите! Свободно и громко
говорите по-английски!" Он растерянно оглянулся. Рядом с ним стояла
рослая пожилая женщина в розовой кофте. Она изумлённо смотрела на гипнотизёра
и задумчиво, как пойманная рыба, шевелила округлыми губами.
"Я могу говорить", — сказал Виктор
Петрович на незнакомом языке, совершенно уверенный, что эта фраза означает
на самом деле именно то, что он намеревался сказать. "Я могу говорить", — повторил он, и у него закружилась голова от прилива неожиданной свободы,
которой раньше он никогда в жизни не испытывал. Говорить по-английски
он с тех пор с грехом пополам умел, мог сложить, например, простое предложение,
но понимать всё равно ничего не понимал. Он досадливо покрутил головой.
Это продаётся? — нерешительно спросил он
у девушки по-немецки, показывая на белочку. Немецкий они вместе с женой
учили на специальных полугодичных курсах для безработных переселенцев.
О, да, конечно, ответила девушка. Это прекрасный
объект современного итальянского художника Маурицио Кателлана, работа
1996 года, у неё очень обширная библиография. Она стоит двадцать восемь
тысяч евро.
Расплатившись и неловко отказавшись от шампанского,
Виктор Петрович забрал громоздкую картонную коробку с объектом и вышел
на улицу.
В ближайшей гостинице он снял номер на несколько
дней. В номере было сумрачно и прохладно, сквозь шторы пробивался тусклый
свет. Виктор Петрович достал из бара бутылку минеральной воды, налил себе
стаканчик, включил телевизор, спортивную программу и, ещё раз сладко ужаснувшись
содеянному, принялся распаковывать покупку. Он освободил объект от ваты,
пенопласта и картона и поставил его на круглый стол посередине номера.
Купленный, объект выглядел проще, чем выставленный. Двенадцатистраничный
сертификат о покупке Виктор Петрович пролистал и положил обратно в опустевший
дипломат. У него оставалось ещё почти две тысячи долларов.
Некоторое время он подумывал, не позвонить
ли ему жене, но потом решил, что, наверное, лучше не стоит. На столике
перед зеркалом лежала папка с писчей бумагой и конвертами. Он вытащил
из кармана шариковую авторучку, выпростал из папки листок желтоватой бумаги
с гостиничным гербом в углу, присел к столу и задумался.
"Дорогая Ника", — написал он и
остановился. Ему нравилось сидеть одному в не очень знакомом ещё номере,
вдыхать слабый запах чистящего средства и чувствовать себя безответственным.
Но в следующую секунду ему вдруг стало невыносимо жалко Веронику Павловну,
он даже глубоко вздохнул от жалости. Ему захотелось немедленно вскочить,
вернуться обратно в Линц, заварить для жены чай с травами, позаботиться
о ней, сходить, например, в аптеку и купить лекарство, просто посидеть
рядом, поговорить. Он подумал ещё, покосился на застрелившуюся белочку
и с неожиданным вдохновением продолжил: "Наверное, мы больше никогда
не увидимся, но я всё-таки хочу оставить себе шанс на понимание. Ты меня
всегда понимала, вдруг поймёшь и на этот раз. Мне это важно, но если нет — то нет. Я растратил наши деньги, я купил произведение искусства. Что
это такое — трудно и долго объяснять, могу только сказать, что это не
картина. Я ни о чём не жалею. Я хотел бы, чтобы ты была рядом, но боюсь,
что тебе это произведение не понравится. Ты можешь подумать, что я сошёл
с ума, ты можешь потребовать, чтобы я вернул его обратно в галерею, но
я уже не смогу этого сделать. Ближайшие три дня я буду жить в гостинице,
потом куда-нибудь уеду. Не думай, что я украл у тебя эти деньги, я поначалу
хотел привезти тебе этот предмет, привезти его домой, но потом подумал,
что ты можешь его нечаянно сломать. Фотографию этого предмета ты можешь
найти в любом каталоге современного итальянского художника Маурицио Кателлана.
У нас в городе есть, например, книжный магазин на вокзале, где такой каталог
наверняка можно купить, я там даже однажды русскую книжку купил, Бунина
"Тёмные аллеи". Называется эта работа" — и тут Виктору
Петровичу пришлось снова, звучно щёлкая квадратными никелированными замками,
забраться к себе в чемоданчик, достать из прозрачной синей папочки сертификат
и внимательно перечитать его — "называется эта работа "Бидибидобидибоо".
18. 06. 2002
В оглавление
"Стетоскоп36 — eStethoscope2"
На
главную страницу
|
