Дополнение 1 — к разговору о ландшафте (ментальная живопись, экспромт):
Хорошо, когда на нивахРожь с пшеницею растет.
Форму мысли чертит криво
В нервной клетке водомет.
Дополнение 2.
Вчера вечером бургундский безработный Алексей Z.,
бывший поэтический редактор одного из столичных журналов, довольно-таки
связно рассуждал о том, что поэзия работает с несвойственным себе материалом.
"Ее материя несамоприсуща", — уточнял Z., неловко пошевеливая затекшими
пальцами рук. Это были не движения даже, а вылущивания, полунамеки на
высвобождение каких-то форм, невидимых початков, завершающих линии пальцев.
Незаметно для себя самого Z. словно бы отстранял свои руки от каких бы
то ни было прикосновений.
Заговорили об упоении стилем, о качествах мысли. Мысль,
высосанная из пальца роскошного стилистического организма и... мысль —
заноза, застрявшая в коже сухого научного дискурса.
Когда подъезжали к лесопарку Фонтенбло, ты сказала:
- Модильяни — не живописец, потому что он был не в состоянии
справиться с рельефностью. Ему казалось, что он пишет портрет, в то время
как руки его лепили скульптуру.
- Ну, а облака, — лукаво спросил я. — Они-то в каких
отношениях с собственной фактурой состоят?
Ты улыбнулась и приложила палец к губам.
- Тише, тучу ведут под уздцы.
Дополнение 3.
На выезде из Фонтенбло заговорили о синтетической архаике моторно-смысловых персевераций по Бернштейну, об иероглифах, об импульсном подходе в психометрии... При этом дважды (как ноты из затакта!) выскакивали имена психологов: Лагранж (теория «Эго — Покровы кожи») и ... («Индекс проникновения»). Я склонен был каждый неконтролируемый акт телесной подвижности рассматривать как некую границу, зону, на которой происходят столкновения Эго и Суперэго.Дополнение 4.
- Во-первых, этих двух боевых петухов каждый нормальный человек к тридцати годам уже сварил и съел, — смеясь, возражала ты. — А во-вторых, если дело обстоит так, как ты говорил, то всех увечных, расслабленнных, скорченных, всех танцующих под покровом святого Витта следует воспринимать как страдальцев беспримерной ответственности. Их Суперэго, разросшееся как аэростат, контрастирует с архаическим эгоизмом, намертво прикованным к прутьям пенитенциарной инстанции тела.Дополнение 5.
Человек — это способ организации времени и пространства. Наличие свободного времени и неорганизованного пространства свидетельствует о пустоте, не заполненной человеком. Хотя, с другой-то стороны, было бы нелепо предполагать, что организационная функция исчерпывает феномен человека.Помнится, лет этак двадцать назад мы с приятелем-геологом сидели ночью в коридоре Старопетергофского общежития. Просто сидели и молчали, ни в чем не нуждаясь. Тут из кухни вышел студент, плотно сбитый усатый крепыш по прозвищу Миша-Тотализатор. Проходя мимо нас, Тотализатор пробормотал себе под нос: "Ну, почему они все сидят и сидят? Ведь надо же что-то делать!". На протяжении нескольких лет мы с радостью повторяли друг другу эти слова, "надо же что-то делать!", и всякий раз казалось, что они звучат на новый лад. Не могу понять, почему эта случайно брошенная фраза превратилась в неиссякающий источник смеха.
Сознанию мнится, что оно вступает в свои права лишь после того, как доспехи демиурга пришлись ему впору. Но уже сам факт наличия такой мыслеформы, как "доспехи демиурга", свидетельствует о принципиальной вторичности любого творческого акта. Философ Александр Секацкий выразился на этот счет кратко, упрощенно и не без пафоса: "Если человек (художник) в своем творчестве не разговаривает с Богом, он не в состоянии что-либо создать" (9.02.01. Беседа в кафе).
Дополнение 6, на тему "Эго — Покровы кожи":
Скучная, неинтересная вселенная вдруг встряхнулась и обрела форму. Впечатление было такое, будто внезапно ожила медвежья шкура. Массы в ней нет никакой, однако наваливается. Костей и мышц нет, но она не бесплотна. Я рассматривал маленький участок кожи на тыльной стороне ладони левой руки. Квадратный сантиметр тела с зарубцевавшейся ранкой посередине. Подумалось: а вдруг именно на этом участке и происходит в данный момент столкновение Эго и Суперэго? Кочубей с Пересветом, копья наперевес!...Потом заговорили о невидимом теле разговора, о той пограничной территории, где встречаются два невидимых тела: разговор и сновидение, о двух разновидностях стриптизерства: репродуцируемом сновидении и пересказанной исповеди. Разговор расширялся, ветвился и, наконец, дорос до вечных вопросов. Как сконструировать собственный эгоизм? Звучали опровержения: дескать, впору уже говорить не о репродукции, а о реставрации останков того мыслящего тростника, каковым я являлся.
Решено было сменить тему, и речь пошла об онтологических запахах.
