В начало

СТАЛКЕР

(Главы из "Проспекта")

- Боюсь, что это надолго, — сказал Кай. — Вот черт, и не обойдешь их никак...
Перед шествием бесновались обозленные водители, их собралось уже довольно много, и подходили все новые и новые, а машины заполнили проспект чуть ли не до самого горизонта. Поглядев на это, краснорожий полковник призадумался, затем выкрикнул какую-то команду, и гренадеры торопливо побежали вдоль колонны, на ходу срывая с плеч длинноствольные ружья. Выстроившись цепью, они в соответствии с артикулом установили штыки, и шоферы моментально отхлынули, бормоча вполголоса разнообразные ругательства.
- Смотри-ка, — удивилась Этна, указывая на небо. — Недавно солнце садилось вроде бы, а сейчас опять высоко стоит... А, поняла. Надо же, никак не привыкну...
- Газеты читать по утрам надо, — наставительно сказал Кай. — Там все написано. Проснулась утречком на ступенечках, размялась — и бегом из подъезда искать ближайший киоск...
- Ближайший пивной ларек, — сказала Этна. — И вообще, я уже тысячу лет в парадняках не ночевала, между прочим. В прошлом месяце, правда, пришлось одно время на чердаке пожить... Ну да ладно. Теперь-то что нам делать? Так и до ночи простоять можно.
 — Постоим, — вздохнул Кай, провожая взглядом жизнерадостные лица. — Сколько веревочке ни виться, а концу быть... Есть, правда, у меня одна идея.
- Да ну? — Этна с надеждой посмотрела на него.

* * *

- Ладно, — сказал я. — А кухня...
- На кухне ты будешь курить. Только на кухне, и ни в коем случае не в комнате.
- Я же вообще не курю, — начал было я, но она посмотрела на меня так, что я со вздохом извлек из кармана пачку и демонстративно смял ее.
- Молодец, — сказала она.

* * *

- Послушай, — сказала Этна, — а ты сам-то веришь в то, что мне рассказывал?
- Это насчет чего? — не понял Кай.
Они стояли возле входа в гастроном, за спиной у них еще таяли облачка розового пара, а справа уже грозно ревущим потоком мчались машины. Время от времени взвизгивали тормоза, доносился металлический лязг, и к тротуару подруливало очередное механическое чудище с помятым капотом или сплющенным багажником. Вокруг чудища немедленно собиралась небольшая толпа.
- Насчет свободы, Востока и так далее, — пояснила Этна.
- А при чем тут "веришь"? — Кай пожал плечами. — Дело ведь не в том, во что ты веришь, а в том, как ты живешь...
- Так как же надо жить, в конце концов? — в голосе Этны явственно послышалась тоска.
- Хотел бы я знать... — Кай снова пожал плечами. — Представь себе осла, запряженного в повозку. Спереди ему на упряжку привязали пучок чертополоха, осел за ним тянется и тащит свою повозку, а чертополох, таким образом, уезжает от него... Вот тебе и вся европейская культура. А если осел непрерывно жрет этот самый чертополох, то вот тебе и весь Восток.
- Ну? — с интересом спросила Этна. — И что?
- Да ничего, — усмехнулся Кай. — Ослом мне не хочется быть, вот в чем дело. Только пока что-то не очень получается...
- А я верю, — объявила Этна. — В кайф все-таки — идем мы с тобой по проспекту, разговариваем... Не муж с женой, не брат с сестрой, и не парочка любовников, — просто старые друзья. Век бы так шла... Только вот проспект скоро уже кончится.

Проспект — это Кутузовский. Когда я приехала в Москву, мы много гуляли. (Да! Кстати. Ездили к Этне — только она была Тэна. Тэна жила под Москвой в Калининграде, это такой город под Москвой (не Кеннигсберг). Город мне больше всего напомнил Минск, только еще тише, еще зеленее и тише. А Тэна — она была совсем взрослая тетка, ну, вышла к нам на лестницу, постояли. Покурили. Потом — или до этого — мы еще сидели некоторое время на скамеечке перед подъездом, вот тогда-то я и подумала, что этот город больше всего похож на Минск. И Тэна совершенно не явила в этом контексте какое-то неожиданное явление — наоборот! она была совершенно вписана в среду. В которой женщине нужно красить физиономию и делать завивку, чтобы "Выглядеть прилично"; ну, и одежда, цветной телек, т. д. Тэна была, конечно, давно замужем — собственно, во времена "Проспекта" она уже была замужем — вот почему мы, должно быть, и ошивались где-то во дворах — муж увидит! То есть, если Кенигсберг меня пришиб — но это было даже ничего, думалось, вот, сейчас, на этом фоне... но Тэна со свистом влетела как последний кирпич в стену, затыкая какую б то ни было возможность выхода, или вдоха. Не то чтобы она мне даже "не понравилась". Скорее, мысля себя в категориях, устраивающих Родислава Шварца, "понравилась", — но физическое ощущение, когда мы обратно ехали, было подавленное. Я думаю, открывается будущее. И мы видим все мертвые ночи и "безвыходно серые утра" (Шамиль), и подневольный труд не оставляющий надежды, и равномерное постепенное убывание.)

Читай далее!..