Кароль К.Способы действия
1.
Перебитым кряжем хребет — не плачь,
мы сами себе коней и жокей:
Если в руку возьму — будешь скрипеть, скрипач,
если лютней завоешь — сжимаю ещё сильней.
Радуйся! Как я ни устала — благодарила,
сухие срубы — видела — весной процвели — салат,
музыка из листвы вспенивалась, бурлила,
говорила: мы все — одно, никто здесь не виноват.
Обрушилось — никому
не видное, словно падал с горки
и ловил на лету снег; возьму, подниму,
обниму тихонько, посажу на закорки
и пронесу квартал через страшную тьму.
Смешок, гугнивый и хитрый — впредь
не забывай, чтобы — нотой выше -
как захочется до конца помереть -
надо, чтоб небо бросилось с крыши!
Радуйся! Не уговаривать я пришла
за сто вёрст хлебать лаптем зелёный
твой лепет, и чтобы Венера в небо взошла
и зашлась в ушах колокольным звоном.
2.
Что сделала тебе она,
ночная бабочка с хорошими усами
и золотой пыльцой на тельце,
проросшей из глухого медленного сна?
Она тихонечко присядет в уголок
и, на огонь не глупая стремиться,
разложит крылья — серый бабушкин платок
и старой книги беззащитная страница.
Между тобой и ней — на волосок
различия; молчи, не надо злиться,
в ней сока голова полна,
и бить её газетой — не годится,
да и что сделала тебе она!
3. Элегия
Губа, как рыба, шлёпает плавником,
спасибо, память не думает ни о ком,
не раздражает воздух сухим звонком
телефон; ничего не происходит.
Голубь взмывает, как в кино, в облака,
я убеждён, что это моя рука
трогает клавиши, дескать, живу, пока
я остаюсь на свободе.Свобода часто суёт головой в мешок,
сапогом под рёбра задвинув прощальный шок,
да смотрит влево: прости-ка-прощай, дружок,
довольно с тобой мы побаловались вместе
весёлым стилем простынки и утюга,
была тебе я слаще девушки дорога,
а если дам когда носком сапога,
так это чтоб побыстрее ты был на месте.Добираться сюда криво да не путём,
как сорняк в огороде не знает, куда растём,
и амурчик из мрамора не знает, как под дождём
в горле особенно остро звенит: "постой!".
В голове мозаика два на два
из крыш в окне, узнаваемых, но едва,
из шума воды, а, может, это листва
в раковине пустой.Как раковина воды набирает в рот,
так вот лежишь, но что-то ещё живёт,
нет, это дождь, прощаясь, по крышам бьёт,
и в его скорлупе рассуждает кто-то,
минуя поле, где проросли слова,
бесправный, голый, какие, к чёрту, права,
лишь тело здесь, и в нём болит голова
да подступает рвота.Блевать от ужаса, слушая спелый свист
разрывов дальних, чувствовать, пацифист,
что всё всерьёз, пусть белый бесправный лист
банщик крепит на поясницу,
не различить в скопившейся темноте,
где там наши, хорошие парни, и те,
нехорошие парни, и на какой черте
пролегает границатой небольшой страны, сжимающейся, как шагрень
от желанья каждого, кому не лень
пожелать, какая-то мутотень,
колокол бьёт ни по ком в полдень.
Я частный нищий, обществу не служил,
но жить хотел, как те, кто в Косово жил,
свой стиль, как платье, что поэт положил,
уходя, а нищий пришёл и поднял.
4.
по обоим берегам неба
Л. Шварц
Хватит, или убей
или отдай назад.
Понял я: не найти никогда самому
дол золотой, сиречь изначальный сад,
и, сотканный из страстей,
я накаляю взгляд,
чтобы стрелой его вправить в седую тьму.Русские — Тохтамыш,
правду сказал поэт;
что обещано мне, меньшего не возьму,
вечный на свете мир и невечерний свет,
чтоб исполнить Париж
на миллионы лет
и не плакать уже жалкому никому.Почему ты молчишь?
В полые небеса
врезаешься, как самум в пески,
губы мои ссохлись, где же твоя роса?
Ласточка или стриж
видели чудеса,
я один здесь забыт подыхать от тоски.Знаешь что, смилуйся,
снизойди к нище,
сколько мне можно жрать из помойки куски,
голову свою зреть на заморском щите,
обдуривать себя вымыслом,
щи хлебать лапотком, жидкие щи, те,
что хлебали все выпавшие из твоей руки.
5.
Вон из сердца вылетел стриж,
зачертил, как мяч по воде,
это прошлое где-то, где
навсегда на небо глядишь.Равнодушной природы полно
сердце мальчика и бойца,
запрокинуто вверх оно
так, что вовсе нету лица.Всё не зрение знает, лишь
на восход плывут облака:
Обмануть тебя, дурака,
вон из сердца вылетел стриж.
6.
Не ходи за мною, не стой стеной,
ничего у меня здесь нет,
а когда откроется шар земной
поглядит не тебя в просвет
и тогда финикийского льда слюда
ассирийский крылатый бык
вдруг проступят через года когда
почувствуешь как бы крик
и тогда как бельмо не глазу вода
и неточности дикий вол
соберутся вокруг тебя вспять когда
почувствуешь что ушёл
и тогда финикийского льда слюда
и весёлости рысий жар
проступят сквозь годы и тогда
почувствуешь что пожар
это розовый ветер смеясь принёс
перепуганный дикий стиль
или — следует глаз направлять взасос
но не вглубь, а, скорее, вширь,
в общем, тело хозяйское, дёргать мрак
за усы, или как ещё,
и узнать, как крошился его табак,
как увидеть через плечо
звук чудесный песчинок, летящих ниц,
неизменную чью-то страсть,
неотрывным взглядом из-под ресниц
прицеливающуюся в пасть,
так как крепость, оставленная врагу,
как астматик так на бегу,
как наяды губы знающие, что лгу,
упорствующие — могу.
Ты ушёл, и не чувствовал ничего,
кроме сильного ветра вспять,
так как не было у меня ничего
и нечего с меня взять.
7. Палимпсест для В.В оробьёва
А.
Как будто я летела,
как молния в пыли,
перемещая тело
по клавишам земли:Ахматовские звуки,
изысканная речь,
весёлой нет науки,
как ветром полем течь,чтоб тело звонкой пылью
расчерчивало путь,
касаньям эспадрильи
мешая отдохнуть,
а кровь кипела в горле,
и розовой волной
смело не с этих пор ли
то, что считалось мной?Служи, служи, служитель,
беги быстрее ног,
высоковольтный житель
клубящихся дорог:
В.
Как люблю, как любила глядеть я
во весь рост — от виска до виска -
как является что-то третье
из берроузовского куска,из бессмысленного блаженства
вместе сдвинуть странное — вдруг -
неизвестное совершенство
и привычный птичий испуг.То ли весть из иной отчизны,
то ли просто игра задарма:
развивается череп от жизни,
и она от него без ума!Своего здесь нет, ни чужого,
так — анархия во весь рост:
Нет такого нового слова,
чтобы не было старше звёзд.
8. Песня Т. Г.
Падают листья в забытом саду,
падают бомбы на юге,
падает чашечка со стола,
ветер, температура,
акции, редуцированные, преступность,
женщина и снег за ворот.Солнышко, оглянись в огне,
розовый лист уколол зрачок,
солнышко свет выпускает вне,
я не вижу сучок.так говорил всегда про одно,
судорогою зажав провал,
и, как топор, на самое дно
падал и не вставал,
захлёбываясь, потому что нет
кроме местоимений снов:
я б уберёг тебя от тенет,
если б имел хоть чуть-чуть основ,
если б я вовремя понял жизнь,
я б сохранил тебе жизнь твою,
но я, как свист, продрожал всю жизнь,
да и сейчас в темноте пою,
что если б я мог тебя удержать,
то не пришлось бы тебя хоронить,
что если б я мог тебя не отдать,
то я б сумел тебя воскресить,
что если б я мог уберечь тебя,
то я бы смог тебя уберечь,
я бы не рот разевал, скорбя
тем, что лишился с тобою встреч,
я бы не складывал вспять слова,
жирные, как копаемый ров.
Если б я мог, чтобы ты жива,
если б я мог, чтобы я любовь.
9.
Когда в открытые ладони
свалится лист зарёй полуобьятый
и в окна дома дождь забьёт проклятый,
нас не коснётся хруст чужих бегоний.Ты, приравнявший безразличье мысли
к подкорке романтического сердца,
открой ладонь, чтобы на ней повисли,
как паутинкой завитая дверца,
разрушенная вишня городская,
ночная мышь летучая - летун ночной,
осколочки трамвая,
утраченный покой,
кошмарной болтовни циничные увечья
мирному, тихому и, до конца
главы, в тоске нечеловечьей,
ты, отрок, зажигавший свечи
с холодной верностью лица.
10.
так неужели началось
так неестественно как будто
бы не случилось ничего
и катастрофа за горою
как Герника погожим утром
весь день сочилась за тобою
и не развеивалась ветроми непроваренным кусочком
из Симонова в горле стала
просить хоть маленькой отсрочки
хоть небольшого интервала
меж горем днём и горем утром
последних пакостных известий
под постсоветским перламутром
в ночном кошмаре без последствий.11.
Что же, кузнечик,
кем выдернутый из плетня,
грузно, как в тело речи,
осыпавшийся в меня,
знает, какая тайна
окутывает облака?
Оказывается случайно,
что вот это — моя рука.Когда на кромке ли дня
подскакивающий кузнечик
тронется выше звёзд -
затрепещут леса -
тогда саранча, подобная взвизгивающей картечи,
заполонит собою смеющиеся небеса.Правда, что длиться лень, и наступит ли вечер,
и для чего и жить какие-то полчаса,
правда, зелёный, что удача мчится нечаянно,
чем отчасти объясняется,
как отчаянно глубока,
как в предчувствии дня необратимость речи,
в небе её следит млечная полоса.
12.
Что произвол сильнее жизни,
и мы читали где-то, Мнаседика,
но, взглядывая в глаза твои, девушка,
птичьим зёрнышком лечу я,
чтоб жизни сильней произвол
сладкозвучно лабать на кифаре:
голый мне Марсий стократ милее, чем Аполлон,
и пред Арахны трудом не раз я челоб склоняла:Что ж, Мнаседика, так вдруг высохли губы твои,
как степь, как великий каньон на картине Дэвида Хокни,
как путешествие к центру Земли?
Вряд ли удастся теперь их утолить, Мнаседика,
даже если с небес новый хлынет потоп.Наслаждаясь произволом,
перебирать звон пустых украшений,
розовых камушков стук,
страшные тайны свободы.
13.
горечью. Ты думаешь, что что-то
может быть горше нежности, бедная,
горькие травы, думаешь, полынь,
ан нет, хрен. Повторяю, огородный хрен.
Полное брюхо, от воспоминаний уже икота,
жара стоит. И к стене, бедная,
прислонилась жара, и небо — синь.
Монохромная синь целый день.
Слушаешь — это стихи. Всё, что ты слушаешь -
неправда, и чувствуешь — неправда,
и неправда — голод, и жажда, и боль,
и нежность. Взглядом оборачивая окоём,
лёгким пером взлетаешь
в жаркое синее небо ада,
где нет соседей, так что изволь
не вспоминать о том, что было вдвоём.
Это стихи, думаешь, и другие мысли,
и другие стихи, и впечатленья детства,
и молоко на губах ещё не обсохло,
и облако ещё не провисло над речью,
и не льётся дождь, и не слышно свиста
стрел, разворачивающихся на месте,
чтобы впиться в небо, а небо сдохло,
а небо насквозь провоняло горечью.
14. В.К.
Античный друг теряет чешую
его фигуры в тишине растений
притаились без света ни тени
лепят воздух который я пью
всё-то в прошлом лежит на листе
переломанною и сладкой
формой камня и тою загадкой
где закон расположен ну где
непреложный как линия эта
вся распахнутая на себя
скорбный вызов без тени ни света
землёй жёлтясь, лазурь голубя.
Как вино не сливается с маслом,
отпадают чещуйки с холста,
точно жизнь, что ещё не погасла
но уже оказалась не та:
Как воздух застревает, застывает,
как мёд, чтоб сохранить на донце красоты,
как страшно, как поэзия бывает,
как каменеют милые черты.
15. Анненский сонет
В просветы бледные сквозя,
вдруг защемит между словами,
такое, что сказать нельзя,
но что как раз случится с вами.Воронка щерится, грозя,
вас тащит, как к развязке в драме,
и оступается, скользя
в ту точку, где уже вы сами,как бомба вспарывает ночь,
никак не сможете не мочь,
как азбука, вам это ясно,и что по выходе из лир
останется щербатый мир,
сужающийся, чтоб угаснуть.
16.
Даже если провою всю ночь на луну,
если копытами прерию истопчу в грязь,
не управиться со своим безумием,
даже если:
Мы уходим.
Я не забуду, даже если сдохнет половина нейронов в мозгу.
А если Альцгеймер грозный?
Есть вещи, что я никогда не покину.
Если быть честным, то — все вещи, смеясь
всеми клыками, как оборотень в полнолуние:
Даже если копытами степь истопчу в грязь -
не справиться со своим безумием.
Будет смотреть в спину.
Будет ездить в Грозный.
Будет смеяться, что я — не ты, я никогда не лгу,
я культивирую десятилетнюю приязнь,
я никогда нигде не оставлю сына,
я тебя люблю, но жить с тобой не могу:
по тебе страдает в лесу осина,
а я смеюсь, как ромашечки на лугу.
17. М.Ж.
Вот такой ты был, да куда и зачем выбыл?
будут девочки вечно юбки свои разрывать на флаги
и говорить большое и каменное спасибо
за то, что жизнью отнёсся, скрипя, к волшебству бумаги;
будут друзья в Москве и других огромных
вспоминать, что место осталось как-то пустое,
как голос за кадром, когда отмечаешь скромно
превращение разных чувств в оставшееся — шестое;
интеллигентно заметишь вдруг, что интеллигенты — люди,
исчезают, выбывают, уносятся ветром с дымом:
Что же мы без тебя делать сегодня будем,
кроме того, чтоб называть любимым?
18.
Ну что, и как положение цветка, письма?
Существует одно движение, знаешь, поди, сама,
что не закон сложения, а почти интеграл
неудобное положение, сощурившись, рисовал.
Вырву стрижей к гибели, выброшу из окна:
девочки, мы смогли бы ли, чтоб осталась весна
на сетчатке уверенно, цвета старого сна,
где горя было немеряно, точнее — мерка тесна.